Читаем без скачивания Пинка удаче - О`Санчес

Мишке радостно возвращаться домой, как бы на вторые каникулы, тем более, что родные пенаты пленят его ненадолго – через десять дней лето заканчивается… А там снова лицей-интернат для юных одаренных физматов, собранных на учебу со всей России. Выпускники прежних лет именуют сие высокоученое заведение альма-матер, в знак уважения и любви, учащиеся питомцы в общем и целом тоже его любят, но зовут несколько иначе: «Тюрьма народов», впрочем, для них нет в этом «зловещем» прозвище ничего трагического и страдательного, ибо еще с советских времен повелось так его величать. Почему именно тюрьма народов? – а никто уже и не помнит. Аббревиатура официального названия лицея: РМФЛ (Российский межрегиональный физико-математический лицей им. Магницкого, а раньше был Российский центральный – РЦЛФ), учиться в нем почетно и довольно интересно. Предки гордятся на весь поселок таким гениальным сыном, еще бы!

Мишка специально не писал им и не звонил последние три недели, а они, кстати, тоже с конца июля примолкли, что странно и зело удивительно для родителей. Неужели обиделись на Мишку за его невнимательность? Ничего, не беда, у него превосходных отговорок полно, убедительных, как закон всемирного тяготения, плюс подарки всем понапокупал, на летние заработанные: и отцу, и матери, и матери отца – бабке Люсе, что с ними живет, и сестренке Надьке, и даже кошке Дашке пакетик сухого корма. От нечего делать, Мишка начинает вникать в содержание купленного в уценке покетбука – редкостная скукотень… Но выбросить пожадничал… Где-то в рюкзаке анекдоты были…

Дни все еще длинные, сумерки по-летнему тягучие, только нынешним вечером и думать нечего к друзьям нагрянуть… дабы оттянуться с ребятами по-взрослому… – нет и еще раз нет: сегодня тихий вечер в трезвом семейном кругу, сегодня предстоят подробные, однако, тщательно процеженные через сито разума, рассказы об интернатовском житье-бытье, а его, Мишки, главная почетная обязанность – поедать, не прерывая болтовни, домашние деликатесы, жевать и чавкать, на радость умиляющимся родичам. И опять рассказывать с набитым ртом об успехах в учебе, о граде Питере, о друзьях – ну, в общем, обо всем том и именно так, как предки хотят услышать. В принципе, на один раз – тоже неплохое времяпрепровождение, а ребята никуда не денутся, подождут до следующего вечера. Даже и не подождут, а просто услышат его и увидят, и обрадуются де-факто, потому как заранее никто не осведомлен о точной дате его приезда. Просто знают, что нагрянет на несколько дней перед учебным годом.

Мишка расслабился и задремал, по примеру молчаливого пассажирского большинства, а когда открыл глаза – выяснилось, что уже приехали, и это он не сам проснулся, а проводница за плечо его трясла.

– Все, сынок, приехали! Или обратно собрался?

– Нет, спасибо. – Мишка зевнул раз, другой, выныривая из сладкой дремы – косточки затрещали от потягушек…

– Дома будешь потягиваться, давай-давай отсюда, рюкзак не забудь.

– Даю-даю. До свидания. Спасибо что разбудили.

– На здоровье, миленький.

Когда-то Мишка очень переживал, что дома разношерстной немецко-сталинско-хрущевской постройки – тот, где жила его, Мишкина, семья и несколько соседских, – стоят как бы на отшибе от остального поселка. Из-за своей отдаленности они все напрочь лишены ремонта и ласки со стороны поселковых властей, и поэтому беспрепятственно ветшают. До клуба далеко, до школы тоже путь не близок казался, особенно в младших классах, фонарей-то почти нет, по вечерам одному страшно было возвращаться… Ну, это еще когда он совсем уж маленький был. Ой, что-то и сейчас жуть прокралась неожиданно, со спины, аж мурашки по позвоночнику, и теплый августовский вечер не стал помехой этому внезапному страху с ознобом. А ведь еще не темно, только-только сумерки сгущаться начали. Дорога от станции к поселку не асфальтированная, простая «убитая» гравийка, вся в глубоких колдобинах, – наверное, поэтому автомобили здесь перестали ездить, путь спрямлять, в обход через федеральную трассу идут. По крайней мере, за все время недлинного путешествия ни одной машины не проехало, ни в ту, ни в другую сторону, ни грузовых, ни каких иных… И прохожих нет, но зато увязались за Мишкой бездомные псы, целая стая, морд в шесть… Не такие уж и большие собаки, да все равно неприятно. Мишка никаких собак не боится, ни бродячих, ни питбулей, ни овчарок, но эти какие-то… жутковатые!.. Следуют за ним молча, даже не перегавкиваясь, к Мишке близко не подбегают, но и не отстают, держатся метрах в десяти. Не рычат, не воют, не визжат… лучше бы лаяли, честно говоря. Мишка идет, стараясь не ускорять шаг, а сам с трудом удерживается, чтобы поминутно не озираться, не оглядываться за спину, покрытую гусиным ознобом – посмотрел разок и попал взглядом на взгляд вожака собачьей стаи: черный пес, без пятен, глаза тусклые, но красноватым светятся, точь-в-точь, как бывает на дешевых фотографиях, когда отблеск от фотовспышки… Мишка нашел в себе мужество развернуться.

– Ну, чего надо? Еды у меня никакой нет, из дома сегодня тоже не вынесу, не надейтесь… разве что завтра придете… А ну!.. – Мишка сделал шаг, другой, рассчитывая, что собаки, услышав громкий человеческий голос и решительные жесты, разбегутся, пусть даже с раздраженным лаем, на худой конец просто отбегут, отступят… Но нет: молча стоят на месте, молча смотрят на него. Мишка добавочно струхнул от этого тихого спокойствия собачьей стаи – и тут же устыдился собственной трусости. И тут же понял: хоть ты на части его режь – ни одного шага дальше, туда, к этой стае, он сделать не в состоянии. Сейчас он спокойно развернется и дальше пойдет. Нет, надо покурить, пока время есть, пока до дому далеко. Теперь до самого возвращения в Питер о сигаретах придется забыть: предки, если пронюхают, такой плющильный расколбас устроят, такой скандал ему закатят, что мало не покажется! Вот такие уж у него дома строгости, даром что папаня сам с детства курящий. А с другой стороны – если подымить сейчас – запах изо рта уже выветриться не успеет… Но в пачке болталась последняя сигарета и Мишке показалось жалко ее выбрасывать. Вдобавок, собаки… увидят, что он при огне, животные инстинктивно избегают огня. Да чего там бояться каких-то жучек-дворняжек – не накидываются ведь, за штаны не прихватывают? Значит, курим.

Пришлось прикурить да высмолить одинокую сигарету. Невкусную, зря здоровье тратил. Пачку в кусты, спички… тоже лучше выбросить, окурок все равно куда, жвачку в зубы, сразу две мятных подушечки – авось успеет прочистить дыхание… Надо же: никто из сопровождающей собачьей стаи не отвлекся, чтобы хотя бы обнюхать, ни на сигаретную пачку, ни на окурок со спичками, – Мишка специально пронаблюдал! Нет, не страшно все это… не очень страшно… однако неприятно и… странно. Мишка сорвал на ходу граненый стебелек какого-то полузнакомого растения – полынь, что ли? – растер в пальцах обеих рук, чтобы совсем уже избавиться от табачного духа… Вроде бы малость отлегло от сердца. И дворняги приотстали, ой, наконец-то!

Долго ли, коротко ли – вот он, дом родной, прощай свободная стая, доброй охоты в других краях. Теперь жвачку выплюнуть и дополнительно продышаться! Ах, хороший аромат у полыни, освежающий!

– Уже легче! – сказал вслух Мишка и тут же поймал себя на вранье: ничего не легче, потому что ощущение тревоги, ослабнув на миг после исчезновения собачьей стаи, не только не исчезло, но даже словно бы сгустилось… Ладно, ерунда, догадаются что курил – все равно долго бранить не будут, простят ради долгожданной встречи!

Ну, надо же, какое диво дивное: бабка Люся, такая чутьистая на вино и табак (невестке, Мишкиной маме, постоянно закладывает насчет запаха Мишкиного папу, собственного сыночка, любименького, но – склонного к загулам и бытовому пьянству), а на этот раз ничего не заметила! Только засмеялась хрипло, как закашлялась, да прижала больно, когда обнимала. Старая, а ведь сильная, даром что вся словно плесенью пропиталась! Мишка наморщил нос от запаха странной какой-то гнили, кухонной, что ли?.. – аж голова кругом пошла, словно от морской болезни, – но ничего такого не сказал, потерпеть нетрудно, да и недолго обниматься. Старая стала, жалко ее.

Что за чума!? – Вроде бы не пил ничего «градусного», и недосыпа в нем нет, и уставать было вроде как не с чего, а все вокруг какое-то не такое, словно сквозь туман… Например, еще в электричке, всю вторую половину пути жрать хотел изо всех сил, даже сквозь сон хотелось домашнего супу, но вот он дома, а что ел на ужин, чем предки угощали – не помнит. Вроде ел, а вроде и как-то так… То ли вкусное, то ли не очень – ни на тарелке, ни в животе, ни в памяти ничего не осело. Столько готовился рассказывать предкам, даже репетировал, чтобы не перепутать – о чем можно говорить, а о чем нет – и вот на тебе! Будто бы весь вечер болтал о чем-то, весь вечер слушали его – все словно сквозняком из башки выдуло… Все как через сонную одурь. Перегрелся, не иначе, хотя с чего бы? Душно было в электричке, но это только поначалу… Может, это ему от выкуренной наспех сигареты в голову так ударило, что даже память и аппетит отшибло? Если бы в сигарету что-то такое было подмешано… – но нет, ничего «такого» там не было, он знает: он бы тогда после «шмали» наоборот ел бы в три горла, и наесться бы не мог. Может, недосыпы трех последних дней накопились? Да, правильно говорят: «старость – не радость», шестнадцать лет – не шутки, силы уже не те, пора бросать курение и ночные посиделки. Вот, елки-зеленые, приехал, называется… Спросить их, что ли – почему не звонили ему столько времени? От Надьки вообще ни одной смс-ки… Ладно, утро вечера мудренее. Мишка лежал, подогнув ноги, ворочался в «гостиной», на коротком «гостевом» диванчике, из которого вырос еще в позапрошлом году. Он теперь всегда на нем спит, когда из интерната на побывку приезжает. Родители у себя в спальной давно, небось, дрыхнут, только почему-то без храпа. И бабка на диво приутихла… Сколько себя помнил Мишка – бабка всегда, до самой ночи шныряет по дому, шуршит, подметает, посудой гремит, ворчит, бормочет… А сегодня смирненькая… Увы, старая, по-настоящему старая стала бабка Люся.